Я промолчала. Мне было восемь лет, и у меня почти на глазах погибли все, кого я успела полюбить за свою короткую жизнь. Война не знает жалости. Если бы я не взяла в руки оружие в тот день, я бы взяла его на следующий. Те, у кого хватило мужества, выбрали смерть. Те, кто были слабы — перешагнули Грань. Я осталась жить. Четыре долгих года в огне и крови. Четыре долгих года я жила местью. Потом, после окончания войны, меня забрал дядя.
Мотнула головой, отгоняя непрошеные воспоминания.
— Что это?
Я поспешно провела рукой, поправляя волосы.
Не дождавшись ответа, лорд протянул руку и убрал пряди с моего лица.
— Я спросил, что это, леди Ирга.
По виску вдоль уха спускался на шею тонкий кривой шрам, скрываясь под высоким воротом платья. Он доходил почти до ключицы. Обычно я прячу его — еще одно напоминание о боли. Но видно, сегодня такой день, что даже прическа выдает мои тайны. Не смея не повиноваться, я ответила.
— Один… — назвать его человеком у меня не повернулся язык. — Он промахнулся.
Ну, да. Он хотел выколоть мне глаз, а я в этот момент пнула его со всей силой на какую способно отчаянье. Люди, даже самые маленькие, легче всего осваивают именно искусство сражаться. Удар пришелся вскользь.
— Сколько вам было лет?
— Десять.
— Совсем ребенок. Это ему вы хотели отомстить?
Не ему. И в десять лет я уже не была ребенком. А впрочем, какая разница?
Лорд же понял мое молчание по-своему, хмыкнул и вдруг сказал:
— Гварин. Зовите меня лорд Гварин. Серый Лорд звучит, знаете ли, весьма странно.
— Тогда и вы не зовите меня леди. Не в моих правилах присваивать себе чужие титулы.
— Хорошо, северная птичка, я буду звать вас Ирга-тон, — засмеялся он, легко встал и ушел. Мне показалось, что одним разговором с меня сняли кожу и заглянули туда, куда я и сама старалась не заглядывать.
Что такое «тон»? И зачем он назвал мне свое имя? Неужели хотел еще раз показать, что совсем не боится меня? Вопросов гораздо больше чем ответов. Я настолько удивилась, что ни у него, ни у Коррейна, не узнала про здоровье Крела. Все что я знала — это то, что он до сих пор жив.
Коррейн не вернулся и никто больше не проявлял желания со мной заговорить. Вероятно к счастью, потому что я чувствовала настоятельную потребность найти спокойный уголок, где можно привести в порядок растрепанные мысли. Поискала глазами Мелинду, но она была занята разговором, и я решилась не тревожить ее.
По-моему, когда я выскользнула из зала, никто даже не повернул головы.
Этой ночью меня не мучили кошмары по той простой причине, что я вовсе не ложилась спать. Просто не удалось.
Девушки, уверившись в своей безопасности, и в том, что у них есть выбор, заметно повеселели и осмелели. Расцвели. И по новообретенной привычке решили собраться у Мелинды, делясь впечатлениями прожитого дня. С каждой минутой их болтовня становилась все беззаботнее, смех все веселее, как будто бы с ним вместе они выплескивали скопившееся напряжение ожидания. Они отдохнули днем и не хотели покидать уже ставшее привычным общество друг друга ради ночного сна. Обсуждали кавалеров, решали, как скрасить время пребывания в замке.
Я слушала их щебет почти отстраненно. Не слыша. Больше всего они напоминали мне стайку пичуг, которые щебечут, не пытаясь замечать притаившегося рядом кота. Их много, а он один. И каждая считает, что она в безопасности. Даже Мелинда. В отличие от них мне становилось все тревожнее. И виной всему был поспешное бегство из зала, в поисках тихого уголка, в который можно забиться. В одном из полутемных коридоров мне попалась ниша, в которой я и устроилась, упорно пытаясь выжать хоть слезинку. Для чего она предназначалась изначально, я не имею малейшего представления, но она просто идеально подходила для моих целей. Возможно, мне было бы легче сумей я выдавить из своих глаз влагу. Пар можно спускать по-разному. Бить посуду, ругаться, совершать безумства. Но мне недоступен был даже самый простой и безотказный способ: выплакаться. Непролитые слезы жгли меня изнутри огнем, рвали душу, а я усиленно пыталась выдавить их наружу.
Может, поэтому, слишком занятая собой, пропустила приближающиеся шаги и голоса. Вернее, услышала, когда бежать было слишком поздно. В таком виде, бледную, растрепанную, в лучшем случае, меня примут за чью-то не обретшую покоя душу, выбирающуюся из стены, а в худшем — в свете недавнего суда опять поволокут к Лорду, обвиняя в колдовстве. Но если бы я знала, кто именно приближается ко мне, то не обратила бы внимания на такие доводы и тут же убралась бы с их пути. А теперь мне оставалось только замереть, стараясь не выдать себя ни малейшим движением и ожидая, когда собеседники, наконец, пройдут мимо. Шпионов не любят нигде. Враг может быть честным и достойным, почти таким же близким как друг. Шпион же никогда — он при любом повороте событий мерзкая крыса, и участь в случае поимки у него такая же. Кажется, я вжалась в стену, когда голос зазвучал совсем рядом.
— Мой Лорд! Стражи вернулись из дозора, — несмотря на опасность момента и нелепость положения, в которое я себя загнала, мне вдруг захотелось глупо хихикнуть. Уже второй раз я подслушиваю ночной разговор Адера.
Того самого, который самоотверженно защищал меня во время бури, доверчиво шел по Тропе, а потом с каким-то ледяным необъяснимым бешенством следил за мной на Суде Лорда.
— Нашли прорыв Границы? — этот голос нельзя было не узнать, даже если бы Адер не назвал его.
— Нет, мой Лорд! Граница цела. И еще слишком раннее время для охоты Тварей. Прежде такого не случалось.